— Поверьте, — говорит девочкам Джиллиан, — есть я там или нет меня, тетушкам это все равно. Так было ра­ньше — так, безусловно, будет и теперь. Назовите им мое имя, и они скажут: «Джиллиан? Кто такая?» Руча­юсь, они не помнят даже, как я выгляжу! Повстречаем­ся на улице — и, скорее всего, пройдем мимо, как чу­жие. Не беспокойтесь насчет меня и тетушек. Отноше­ния наши таковы, как мы того и желаем, — полный ноль, и нас это устраивает!

Значит, они уедут завтра на каникулы без Джилли­ан. Возьмут с собой сандвичи со сливочным сыром и маслинами, набьют салатом кармашки питы. Захватят термосы с лимонадом и холодным чаем и устроят пик­ник, когда подойдет время ланча. Погрузят в машину вещи тем же порядком, что и каждый год, и выедут на автомагистраль еще до семи утра, когда движение по­тише. Но только в этом году Антония честно предупре-дила, что проплачет всю дорогу в Массачусетс. Она уже призналась Кайли по секрету, что не представляет себе, что будет делать, когда Скотт вернется в Кембридж. Скорее всего, сидеть и зубрить, так как ей после шко­лы необходимо поступить учиться где-нибудь в районе Бостона — в Бостонский колледж или, возможно, в Брандейсский, если удастся получить приличные оценки. По дороге к тетушкам она будет требовать остановки на стоянках для отдыха, а когда они приедут и устроятся, намерена проводить каждое утро в саду, лежа на кусачем шерстяном одеяле. Намажет кремом от загара руки и плечи и примется за работу, и Кайли, заглянув в послание, которое строчит Скотту ее сестра, увидит в десяти разных местах: «Я тебя люблю».

В этом году им помашет на прощанье с парадного крыльца Джиллиан — если не переедет к тому времени окончательно к Бену. Она производит переезд не сразу, а постепенно, из страха, как бы Бен не испытал потря­сение, обнаружив у нее разом как минимум тысячу дурных привычек, — он и так очень скоро убедится, что ей лень сполоснуть за собой миску из-под кукурузных хлопьев с молоком или застелить постель. Ему откро­ется рано или поздно, что мороженое вечно куда-то ис­паряется из морозилки не почему-нибудь, а оттого, что она угошает им на сладкое Чувака. Он увидит, что шер­стяные или синелевые кофточки, которые носит Джиллиан, смяты в комок и валяются где-нибудь под кроватью или на полу в стенном шкафу. И если все это Бену опротивеет и он решит выставить ее вон, распро­щаться с ней, пересмотреть свое решение, — что ж, пожалуйста! Свидетельства о браке нет, никаких обяза­тельств — тоже, и пусть все оно так и остается. Возмож­ность выбора — вот что всегда ей было нужно! Откры­тая дверь на выход!

— Ты должна понять одно, — сказала она Кайли. — Как была ты у меня любимицей, так и остаешься. Ска­жу больше — в дочери себе я никого не пожелала бы, кроме тебя.

Кайли, под наплывом любви и восхищения, едва не повинилась в ответ, что это она заказывала для Бена те бессчетные пиццы и она же сыпала пепел в туфли Джиллиан. Но есть тайны, которые лучше хранить в себе, особенно когда содержание их — дурацкие про­делки из чувства ребяческой обиды. И Кайли ничего не сказала — даже о том, как будет скучать по Джиллиан. Лишь обняла покрепче свою тетю и стала помогать ей складывать одежду в очередной картонный ящик с по­следующей доставкой к Бену.

— Как, снова наряды?

Бен схватился за голову, словно все шкафы в его до­ме полны до отказа и больше не выдержат, но Кайли видела, что он сияет от удовольствия. Он сунул руку в картонный ящик, вытянул оттуда черные кружевные колготки и, ловко завязав три узла, превратил их в так­су. Кайли так поразилась, что захлопала в ладоши.

Джиллиан между тем подошла с еще одним ящи­ком — на этот раз набитом обувью, — и, прижав его лок­тем к бедру, освобождает себе руки для аплодисментов.

— Видишь, почему я не устояла? — шепнула она Кай­ли. — Много ты встречала мужчин, которые так умеют?

Утром, когда они уедут, Джиллиан помашет им вслед, пока они не скроются за поворотом, а потом, уверена Кайли, тоже уедет — к Бену. Они к тому времени будут катить в Массачусетс, подпевая, как всегда, мелодиям, которые передают по радио. Как будут проходить их лет­ние каникулы, заранее известно без вопросов, — тогда откуда вдруг у Кайли это предчувствие, что им, быть мо­жет, не суждено даже чемоданы вынести к машине?

Шагая с Гидеоном на спортплощадку в этот жаркий, ясный день, Кайли силится вообразить их отъезд к те­тушкам, и не может. Обычно ей не составляет труда на­рисовать себе поездку на каникулы во всех подробно­стях, от сборов в дорогу до уютных посиделок на кры­лечке у тетушек в дождливую погоду, — сегодня же ее попытки представить мысленно эту неделю в Массачу­сетсе кончаются ничем. Мало того: озираясь на свой дом, Кайли испытывает и вовсе непонятное чувство. Будто, неведомо как и почему, дом этот потерян для нее и озирается она лишь на воспоминание, на место, где жила однажды и которое никогда не забудет, но ку­да возврата для нее больше нет.

Кайли спотыкается о выбоину в тротуаре, и Гидеон машинально поддерживает ее, чтобы не упала.

— Ты как, нормально? — спрашивает он.

Кайли думает о своей матери, которая занята сейчас стряпней на кухне, — черные волосы подвязаны так, что и не скажешь, какие они густые и красивые. Думает о тех ночах, когда лежала с температурой, а мать сидела рядом в темноте, готовая дать ей попить водички, приложить ко лбу прохладную ладонь. Вспоминает, сколько раз запира­лась в ванной комнате, страдая, что выросла такой долго­вязой, и мать терпеливо уговаривала ее из-за закрытой двери, не позволяя себе никаких упреков за глупое и не­серьезное поведение. А главное, вспоминает тот день, когда Антонию в парке толкнули на землю и белые лебе­ди, потревоженные возней на берегу, расправили крылья и полетели прямо на Кайли. Ей запомнилось, с каким выражением лица Салли бежала по траве, размахивая ру­ками и крича с такой яростью, что лебеди не осмелились подступиться ближе. Они поднялись и пролетели над прудом, так низко, что от их крыльев по воде шла рябь, и после уже не возвращались — ни разу, никогда.

Если Кайли теперь пойдет дальше по затененной де­ревьями улице, того, что было до сих пор, больше не бу­дет. Чутье подсказывает ей это безошибочно. Она шагнет через выбоину в асфальте навстречу своему будущему, от­куда нет дороги назад. Чистое небо над головой выцвело от зноя. Народ в основном попрятался по домам, вклю­чив на полную мощность кондиционер или вентилятор. Кайли знает, какая жарища сейчас на кухне, где ее мать готовит праздничный обед в честь отъезда. Овощную за­пеканку, салат из стручковой фасоли с миндалем и на де­серт — сладкую ватрушку с вишнями; всё — домашнего приготовления. Антония пригласила на прощальную трапезу сердечного дружка Скотта, поскольку им пред­стоит разлука на целую неделю; Бен Фрай тоже будет, а Кайли, вполне возможно, позовет и Гидеона. Мысли об этом навевают на Кайли грусть — не картина обеда, а об­раз матери, стоящей у плиты. Читая кулинарный рецепт, ее мама всегда морщит губы; перечитывает дважды вслух, чтобы ничего не упустить. Чем грустнее становится Кай­ли, тем более крепнет в ней уверенность, что нельзя по­ворачивать назад. Она все лето ждала, когда придет к ней это ощущение, и больше не будет ждать ни секунды, ко­го бы ей ни пришлось при этом оставить позади.

— Айда наперегонки! — бросает Кайли и срывается с места; когда Гидеон, опомнясь, устремляется вдогонку, она уже добегает до конца квартала. Кайли исключи­тельно быстронога, всегда этим отличалась, а сейчас и вовсе такое впечатление, будто она летит, не касаясь земли. Гидеон, поспевая следом, сомневается, что смо­жет ее догнать, но, разумеется, догонит, хотя бы пото­му, что на дальнем конце спортплощадки, в густой те­ни раскидистых кленов, Кайли повалится на траву.

Для Кайли эти деревья — обычная и знакомая часть пейзажа, но тот, кто привык к пустыне, к свободному обзору на много миль, поверх гигантских цереусов, сквозь лиловатые сумерки, — тот может с легкостью принять эти клены за мираж, встающий в знойном ма­реве над зеленым полем из жирной, черной земли. Го­род Тусон, штат Аризона, славится грозами, если ве­рить старожилам, как ни один город на свете; если ты вырос на краю пустыни, то можешь по местонахожде­нию молний без труда определить, с какой скоростью приближается гроза, сколько у тебя времени, чтобы свистнуть домой собаку, проверить, заперта ли в стой­ле лошадь, и самому успеть под надежный кров с хоро­шим громоотводом.