Молния, как и любовь, неподвластна логике. Никто не застрахован от несчастного случая — так всегда было, и так будет. Гэри Халлету лично знакомы два человека, которых ударило молнией, но не насмерть, и потому он слышал историю об этом из первых уст — об этих двух и думает он, ведя машину в час пик по скоростной лонг-айлендской автостраде и после, колеся в поисках пра­вильной дороги по лабиринту пригородных улиц, ког­да, свернув с Развилки не в том месте, проезжает мимо спортплощадки. С одним из двух пострадавших Гэри учился вместе в школе; случилось это с парнем в сем­надцать лет и поломало ему всю жизнь. Он тогда выгля­нул наружу из дома и очнулся уже лежа навзничь на до­рожке, уставясь прямо в густо-синее небо. Шаровая молния прошила его насквозь, оставив с руками, об­угленными, как бифштексы на вертеле. В ушах стоял лязг и стук, словно кто-то болтал рядом связкой ключей или выбивал дробь на барабане, — он лишь спустя не­много сообразил, что это так сильно трясет его самого, а стучат его кости, ударяясь об асфальт.

Кончил школу этот молодой человек в тот же год, что и Гэри, но только благодаря тому, что учителя из сострадания сделали ему послабление на экзаменах. До этого происшествия он классно играл в бейсбол и на­деялся попасть в команду малой лиги, но теперь, с ни­кудышными нервами, это для него исключалось. Он был не способен выйти играть на бейсбольное поле. Слишком открытое пространство. Слишком велик риск, что он окажется для молнии самым высоким ориентиром, если ей вздумается ударить еще раз. На этом все для него и завершилось — он кончил тем, что устроился на работу в кинотеатр: продавал билеты, вы­метал после сеанса воздушную кукурузу из зала и отве­чал отказом, если посетителю вздумается потребовать деньги назад, потому что не понравилась картина.

Второй пострадавший пережил еще большее потря­сение; от удара молнии все полностью переменилось в его судьбе. Его сбило с ног, подняло в воздух, закружи­ло и опустило вновь на землю совсем другим челове­ком. Этот второй, по прозвищу Санни, то есть «сы­нок», приходился Гэри родным дедом, и о том, как был «ужален белой змеей», выражаясь его словами, расска­зывал потом каждый божий день, покуда не скончался два года назад в возрасте девяноста трех лет. Однажды, задолго до того, как у него поселился Гэри, Санни си­дел во дворе под тополями в таком серьезном подпи­тии, что и не заметил, как налетела гроза. Находиться в подпитии было для него в ту пору естественным со­стоянием. Он затруднился бы припомнить, что значит быть трезвым, и уже на одном этом основании делал вывод, что разумнее всего будет и дальше избегать трезвости — хотя бы пока его не положат в гроб. Тогда, возможно, он согласится подумать о воздержании, но только лежа на такой глубине под землей, откуда уже не выберешься на поверхность с целью направить свои стопы в ближайшую винную лавку.

— Сижу это я тихо-мирно, — рассказывал он Гэри, — никому не мешаю, и вдруг небо как обвалится на меня, да как вдарит!

Его «вдарило», закинуло в облака, и в какое-то мгновение было похоже, что ему никогда уже не вер­нуться на землю. Его садануло током такого напряже­ния, что вся одежда на нем сгорела дотла, и не хвати ему присутствия духа бултыхнуться в зеленый от тины пру­дик, где он держал пару любимых уток, он бы и сам сго­рел заживо. Брови у него после этого так и не отросли, и надобность бриться отпала начисто, зато с этого дня он больше в рот не брал спиртного. Хотя бы стаканчик виски пропустил! Хотя бы выцедил полкружечки ледя­ного пива! Нет, Санни Халлет упрямо придерживался одного лишь кофе, черного, крепкого, в количестве не меньше двух кофейников в день, и потому, когда роди­тели Гэри не могли больше заботиться о сыне, оказался готов, согласен и способен забрать мальчика к себе.

Родители Гэри были полны благих намерений, но были также молоды, опрометчивы и не чужды возлия­ний; оба сами приблизили свою безвременную кончи­ну. Мать Гэри год как схоронили, когда пришло изве­стие о смерти его отца, и в тот же самый день Санни пришел в здание окружного суда и заявил секретарю, что его сын и невестка покончили с собой — что более или менее соответствовало действительности, если рассматривать смерть от пьянства как вид самоубий­ства, — и он желает стать официальным опекуном свое­го внука.

Сейчас, колеся по пригородным улицам, Гэри дума­ет, что деду, пожалуй, не слишком понравилось бы в этом районе штата Нью-Йорк. Молния здесь могла бы застигнуть тебя вполне свободно. Вокруг слишком много домов, им нет конца, они загораживают то, что обязательно нужно видеть, а это, по мнению Санни — которое Гэри полностью разделяет, — разумеется, небо.

В настоящее время Гэри ведет предварительное рас­следование по делу, возбужденному прокуратурой шта­та Аризона, где он восьмой год работает следователем. До этого в его биографии присутствуют примеры оши­бочного выбора. Он вырос долговязым и тощим, что от­крывало для него возможность задуматься о баскетбо­ле, однако, при наличии достаточного упорства, он был лишен той грубой пробивной силы, без которой в про­фессиональном спорте нечего делать. В конце концов он вновь вернулся в колледж, подумывал о юридиче­ском факультете, однако, представив себе годы учебных занятий в закрытом помещении, решил, что овчинка выделки не стоит. В итоге он занимается тем, что дает­ся ему лучше всего, — докапывается до сути. Среди то­варищей по работе его выделяет одна особенность — он любит убийства. Так любит, что друзья наградили его в шутку прозвищем «Гриф-индейка», в честь стервятни­ка, выслеживающего добычу нюхом. Гэри не обижает­ся, когда его дразнят, не злится, что многие на все нахо­дят простой ответ и убеждены, что точно знают, отчего ему так интересны убийства. Они, эти многие, видят здесь прямую связь с историей его семьи — мать умерла из-за того, что отказала печень; отец, скорее всего, умер бы по той же причине, если бы его раньше не убили где-то в штате Нью-Мексико. Убийцу так и не нашли, да, откровенно говоря, и не особо-то искали. Однако, что бы там ни полагали друзья, Гэри движим вовсе не об­стоятельствами, связанными с его прошлым. Ему инте­ресно добираться до первопричин; фактор, определяю­щий поведение человека, бывает дьявольски неуловим, и все же, если искать без дураков, какой-нибудь мотив да отыщется. Не то слово, сказанное к тому же не ко времени; оружие, которое попало не в те руки; совсем не та женщина, которая зато умеет целовать вас так, как надо. Деньги, любовь, злоба — вот мотивы, которыми объясняется почти все. Установить истину — или же, на худой конец, одну из ее версий — обыкновенно удается, нужно только не скупиться на расспросы, нужно за­крыть глаза и представить себе, каким образом все мог­ло произойти, как действовал бы ты сам, если б дошел до последней черты, когда нет больше никаких сил и тебе уже все равно.

В том деле, над которым он работает сейчас, мотив очевиден: деньги. Троих ребят, университетских сту­дентов, нет в живых из-за того, что кому-то сильно хо­телось заработать, и этот кто-то, ни минуты не задумы­ваясь о последствиях, сбывал им вонючий дурман и се­мена косогорника. Молодежь будет покупать любую дрянь, в особенности молодежь с Восточного побе­режья, которой с малых лет не вбивали в голову, что на­до остерегаться того, что произрастает в пустыне. Од­но-единственное семечко косогорника — и ты ловишь кайф, вроде как ЛСД, только растет задаром. Правда, второе семечко может отправить тебя на тот свет. Если с этой задачей уже не справилось успешно первое, как в случае одного из этих трех ребят, студента-историка из Филадельфии, девятнадцати лет от роду. Гэри при­был на место происшествия сразу же, по вызову своего друга из отдела убийств, Джека Карилло, и застал сту­дента-историка распростертым на полу в комнате сту­денческого общежития. Паренек перед смертью бился в страшных судорогах, вся левая половина лица у него была один сплошной кровоподтек, и Гэри дал понять, что, если парня к приезду его родителей приведут в бо­жеский вид, никто не расценит это как попытку унич­тожить улики.